Этот рассказ — абсолютная правда, произошедшая с одним из моих знакомых. Собственно говоря, она продолжается до сих пор. Сам рассказ слегка сумбурный, так как записывался с его слов и рваного повествования. Естественно, я попытался немного приукрасить рассказ и сделать его более литературным. Но в связи с тем, что я — не профессионал в писательском искусстве, повествование так и осталось слегка сумбурным и рваным. Надо заметить, что днями в моём повествовании просто называются части рассказа. Это не означает, что в «Дне первом» будет всё досконально описано, начиная с того момента, как друг мой проснулся и сходил в туалет, и заканчивая тем, как он ходил в туалет перед сном. Это означает, что в днях будут раскрыты только запомнившиеся моему другу, наиболее яркие моменты, о которых он мне рассказал и которые я запомнил. Собственно говоря, описывать все детали не имеет никакого смысла. Это просто скучно.
В любом случае, предлагаю вашему вниманию вышеозначенную, совершенно правдивую историю моего знакомого.
День первый
Усталость чувствовалась во всём теле: от пяток до макушки. Особенно в спине. Чуть-чуть в голове. Глаза слипались. В комнате было светло и две незнакомые девушки. Он лежал на диване. Мягком. Чуть приоткрыл глаз. Синем. Кажется, он спал. Кажется, немного. Даже, возможно просто дремал.
Потянулся. Зевнул. Подтянул ноги и сел. Девушки говорили о чём-то своём на каком-то непонятном, впрочем, как всегда, языке.
«Боже мой, где я? Где я на этот раз? Куда меня занесло?.. Только не с самого начала, пожалуйста, только не опять!..»
Он устало взглянул на девушек, затем на гладкие монотонные серые стены, пол, потолок, шкаф слева от него и книги, с непонятными названиями. Он знал, что все эти вздохи внутри него ничего не изменят. Потому что проклятье вечно. Он также знал, что выбросить его может в любую секунду — потому и не торопился. Всё самое необходимое было с собой. Есть ещё пока не хотелось, так что можно было просто посидеть и собраться с мыслями.
О чём говорят девушки? На каком языке?.. Имея знания в тысячах различных языках, он может собраться с мыслями и настроится на новые языки и наречия… Это легко, когда за свою не такую уж и большую жизнь, тебе приходилось быстро учится для того, чтобы элементарно выжить. Ничего не понять. Какое-то месиво из финского, русского и голландского, разбавленное французскими лиазонами… и тентарийскими наречиями сенклита.
— И на силун таури айра китти шинклуар гхрат, — проговорила брюнетка.
— Илтуарна? — спросила блондинка. — И слана киуга ему сказала?..
— А я ему говорю: я ирг фуало, за кого ты меня принимаешь!
— И что потом?
— Потом я встала и ушла… у меня тоже стлин чувство собственного достоинства.
«Замечательно. Адаптировался. Что дальше? Не бросило… Значит можно хотя бы для начала встать с дивана и узнать, где я».
Нехотя поднялся, потянулся. Зевнул, прикрыв ладонью рот. Затем перебил девушек.
— Простите, что я вас перебиваю, — обратился Якоб к девушкам, — но вы не могли бы подсказать мне, где я?
Девушки переглянулись и хихикнули друг другу.
— Шестой вытрезвитель Киронилского района.
— Неожиданно, — повёл головой Якоб.
Девушки опять перехихикнулись.
— Если вы не помните где вы, то очутится в вытрезвители — не такая уж и неожиданность…
— Да. Пожалуй, — улыбнулся Якоб, и подумал, что в этот раз ему не очень повезло. Впрочем, были случаи и похуже: например, очнуться на поле битвы, на планете, абсолютно не похожей ни на одну предыдущую, в самый разгар боевых действий. Самое ужасное в тот раз было то, что Якоб стал «чужаком-изгоем», тем, кто не похож на всех, тем, кого отвергают все… Впрочем, когда он им не был?.. — Спасибо.
Дверь из комнаты была открыта, так что Якоб направился к выходу.
Как оказалось, в этом вытрезвителе не было ни решёток, ни замков: любой желающий мог свободно войти или выйти. Да и на вытрезвитель в понимании Якоба это заведение похоже не было: мягкие диваны, буфет, телевизор и много всякой техники.
Якоб был проклят. Ещё в самой юности неизвестно кем, неизвестно зачем, неизвестно как. Он даже не знал, в чём заключается проклятие и как его снять. Единственное, что он знал, чувствовал и понимал — это то, что он был проклят.
Проклятие его заключалось в том, что его кидало из измерения в измерение, из одного времени в другое, без какой-либо периодичности и систематичности. Иногда ему удавалось продержаться в мире в течение трёх недель, иногда в течение нескольких секунд. Бывало, что он даже моргнуть не успевал в одном мире, как его бросало в другой. Пару раз это спасало ему жизнь. Но чаще всего он мог удержаться лишь около двух недель…
Именно поэтому он старался закрываться от людей и не сближаться ни с кем. Он мог вежливо разговаривать и поддерживать интересную беседу, но никогда не подпускал никого слишком близко к себе. Он знал, что, став другом кому-либо, обязательно подведёт его, даже если сам этого не хочет. Таково проклятье. Такова жизнь.
Лишь однажды, когда он только начал скакать из измерения в измерение, он случайно подпустил к себе одну девушку и влюбился в неё. Любовь была взаимной, и они провели вместе очень много времени — целых три недели. Потом Якоба выбросило в другое измерение, и он больше её никогда не видел. Однако ещё в течение месяца она каждую ночь являлась ему во сне, и как минимум ещё месяц она везде ему мерещилась: то походка та же, то стиль одежды похожий, то услышит смех, похожий на её. Именно после этого он строго настрого запретил себе вступать с кем бы то ни было в тесный контакт.
На улице было темно. Ночь. В небе висели две луны: красная и синяя. «Садрой», — подумал Якоб. «У Садроя два спутника, и природа примерно такая же. И наречия сенклита как раз распространены именно на Садрое… Определённо Садрой».
Он уже был здесь пару раз. Не именно здесь, в этом месте и в этом времени, а на этой планете… Один раз — в момент гибели планеты (это был как раз тот случай с быстрым перемещением, благодаря которому он сумел спастись), а другой — в век технологических изысканий, когда цивилизация уже освоила множество технологий и искала новое для них применение. Надо сказать, что жители этой планеты были очень дружны и жили одним большим сообществом, всячески помогая друг другу. Садрой даже можно было бы назвать раем и идиллией, если бы не периодические угрозы со стороны космоса. Космос… Сколько жизней он унёс, сбрасывая на бедный Садрой кометы и устраивая метеоритные дожди!.. Сколько жизней ему ещё предстояло унести…
На улице практически никого не было, а в голове Якоба уже появилась идея вернуться назад в вытрезвитель и попробовать как-то убить время до утра, но что-то подсказало, что лучше назад не возвращаться. Обычно, когда что-то подсказывало, Якоб слушался, и обычно он поступал правильно. И в этот раз он послушался и пошёл по освещённой долговязыми фонарями дорожке в неизвестном направлении.
Когда ему нужно было что-то сделать, Якоб делал это в считанные секунды. Он не мог позволить себе отложить на потом что бы то ни было, так как это самое «потом» могло и не произойти. Он всё делал по мере надобности. Но в данный момент у него не было абсолютно никаких потребностей, так что шёл он просто так — без цели. Вперёд. Туда, куда светили огни.
Спустя час или два стало светать, а он подошёл, судя по всему, к главной библиотеке города. Это было четырёхэтажное белое мраморное здание. Двери, так же, как и в вытрезвители, были открыты, и войти мог любой в любое время дня или ночи. Якоб так и поступил, справедливо считая, что в библиотеке в такое время никого быть и не может. Но он ошибался.
Он ошибался, так как в библиотеке в тот момент была Жанна. Правда, она спала. Она много читала и вчера засиделась в библиотеке, и сама не заметила, как заснула. Она бы спала до прихода дня, она проспала бы весь день, она бы спала ещё долго, если бы Якоб не вошёл в библиотеку и случайно её не разбудил.
— Ой, извините. Я Вас случайно разбудил… — извинялся Якоб.
— Нет, нет, что Вы, — протирала глаза Жанна. — Это даже хорошо, что Вы меня разбудили, а то я бы проспала весь день, — она посмотрела на Якобы и улыбнулась.
Такого Якоб не ожидал. Он не ожидал этой улыбки. Его испытанная и проверенная годами защита не была рассчитана на такую милую, откровенную улыбку. Такую знакомую, неземную и нереально изящную. Улыбка слишком гармонично влилась в его душу, чтобы можно было от неё отбиваться. Он, впрочем, этого даже и не заметил. Он также и не заметил, как быстро подпустил её к себе и необдуманно предложил в качестве возмещения позавтракать с ним. Она также необдуманно согласилась, и спустя какое-то время они уже сидели в кафе «Фантасты», пили кофе, ели сэндвичи и активно беседовали. Жанна рассказывала о себе, о своей родине, о своих родственниках, родителях и о том, как она переехала в Иолин и поступила в литературный университет.., о своих увлечениях, маниях и фобиях.., закончила она свой рассказ моментом, когда она стала практически каждый день проводить в библиотеке.
— А Вы откуда? — Закончила рассказ о себе вопросом Жанна.
— Я… — немного замялся Якоб, — издалека.
— Издалека? Это, наверно, откуда-нибудь из Анталики?
Якоб кивнул и улыбнулся.
— Я это поняла по Вашему акценту. И одеваетесь Вы странно. Впрочем, как я слышала, в Анталике многие одеваются по-другому.
Якоб ещё раз кивнул, а Жанна замолчала.
— Жанна, давайте перейдём на «ты», а то мне как-то немного неудобно…
— Давайте.
Они засмеялись, посмотрели друг другу в глаза и практически одновременно сказали:
— Давай.
— Давай.
Затем улыбнулись.
Жанна спрашивала о Якобе, о его жизни, родителях, профессии. Якоб молчал, кивал и мотал головой, и она сама, не замечая того, отвечала на свои же вопросы.
Наверно, описывать Жанну, её внешность не стоит, так как вам это, собственно говоря, ничего не даст и не о чём не расскажет. Можно упомянуть лишь то, что одевалась она просто, но со вкусом. Выглядела она по меркам Иолина не модно, но вполне добротно. Она, собственно говоря, и не старалась идти в ногу со временем. Она одевалась так, как ей было удобно, так как ей нравилось.
Якоб, стоит заметить, одевался тоже по принципу «как удобно», но при этом одежда его была в хорошем состоянии и тоже выглядела добротно.
Стоит ли говорить о том, что они понравились друг другу и достаточно быстро нашли общий язык и общие интересы? Конечно же, нет. Думаю, что также не имеет смысла говорить о том, что у Якоба на несколько дней до следующего скачка появилось место, где можно остановиться. Жанна любезно согласилась предоставить ему гостиную своей квартиры, комнату милую и уютную, со стенами кремового цвета, мягким коричневым диваном у стенки, телевизором и лампами-бра, плафоны которых были сделаны из тонкой белой бумаги. Он был бесконечно благодарен.
Собственно говоря, на этом можно закончить первую главу и первый день Якоба в Иолине. Так как весь этот день он провел вместе с Жанной: вначале завтрак, потом экскурсия по городу для Якоба, обед, продолжение экскурсии, ужин у Жанны.
Засыпая, Якоб подумал о том, что Жанна очень интересная и умная девушка, с которой скучно не бывает и которую будет очень жалко покинуть. Возможно, уже завтра утром он её больше не увидит…
День второй
Просыпаясь, Якоб осознал, что его всё ещё не бросило в другое измерение. Это было и хорошо, и плохо одновременно: хорошо, так как он ещё сможет увидеться и пообщаться с Жанной, плохо, так как он ещё сможет увидится и пообщаться с Жанной… Хорошо, так как Жанна очень интересный и общительный человек. Плохо, так как Жанна очень интересный и общительный человек… Хорошо, так как с ней элементарно интересно. Плохо, так как её будет больнее оставлять. В общем, то, что его не бросило, было одновременно и хорошо, и плохо.
С другой стороны Якоб уже дико устал от своего одиночества, и он утешал себя тем, что это всё временно и ненадолго. Он утешал себя тем, что на время может расслабиться и отдохнуть, а потом вернётся к своему одиночеству. Тем более, что одиночество его ожидает в любом случае, и эти дни с Жанной не меняют абсолютно ничего. В худшем случае, его бросит уже сегодня, в лучшем — через двадцать дней (правда, такой длительный срок был лишь однажды). Скорее же всего, его перекинет в другое измерение уже через дней десять. Так что жить надо сейчас, наслаждаясь текущим моментом и стараясь не думать о том, что будет потом.
Впрочем, этого никогда не получалось делать, так как разум всегда говорил о том, что нужно удовлетворять возникающие потребности по мере их появления, иначе может возникнуть ситуация, когда их не получится удовлетворить в течение очень длительного времени. А процесс удовлетворения своих потребностей не всегда связан с наслаждением. Таким образом, Якоб был одновременно узником своего проклятия и заключенным своего разума.
Не знаю, осознавал он это или нет, чувствовал или нет, ощущал ли, понимал ли, знал ли, но Жанна для него невольно уже была намного большим, чем временным увлечением.
Удивительно, что, живя в таких диких условиях, Якоб умудрялся следить за собой и своим видом и не преступать свои моральные принципы. Да, ему приходилось убивать, но только в целях самозащиты. Да, ему приходилось воровать, но только в целях сохранения своей жизни. В общем, иногда ему приходилось делать того, чего он не хотел, но это были крайние случаи, во время которых любые принципы отходят на второй план. А в жизни, в своём повседневном существовании, без надобности, он этих своих принципов никогда не преступал. Именно поэтому, он, несмотря ни на что, и кроме всего прочего, продолжал оставаться просто хорошим человеком.
Чистя зубы, он думал о том, что же принесёт сегодняшний день, о Жанне, о том, что такое свобода и о том, как он хотел бы быть свободен. Собственно говоря, он давно уже сформулировал несколько предложений о свободе, которые неотступно преследовали его по ходу жизни.
Свобода — это, когда нет никаких ограничений. Свобода — это, когда тебе не надо думать о том, что же будет завтра и к чему это может привести. Свобода — это, когда ты не боишься следующего момента, потому что ты владеешь им, а не он тобой. Свобода — это, когда можно жить лишь ради себя. Свобода — это когда можно, если хочется, жить для других. Я не свободен. А вы?
После утренних водных процедур, Якоб направился на кухню, где его уже ждали двое: Жанна и завтрак. Жанна улыбнулась и высказалась о том, на сколько сегодня доброе утро. Якоб улыбнулся и пошутил по поводу того, что утро добрым не бывает. Далее Якоб отметил, что завтрак был хорош, а Жанна его поблагодарила.
Собственно говоря, весь день прошёл у них в знакомстве с городом и друг с другом. Я бы мог смять повествование, как это сделал Якоб, и ограничится лишь фразой, что ничего особенного не произошло. Но тогда читатель не смог бы вытянуть из меня того, что сумел вытянуть я из Якоба по понятной причине: я мог задавать ему вопросы.
Случилось так, что именно в эти дни начинались длинные светлые ночи. В Иолине с годичной периодичностью, с определённого дня в году, ночь резко сокращается до двух часов. В течение двух недель светло и солнечно двадцать два (из двадцати пяти) часа в сутки. Именно в этот, второй день, подобные солнечные светлые ночи и начались.
Естественно, Жанна захотела прогуляться поздно ночью, а Якоб не мог её отпустить одну.
Естественно, что в эту прекрасную светлую ночь, они пошли к реке.
Естественно, что в эту прекрасную светлую ночь, стоя на мосту, он её обнял.
Естественно, что в эту прекрасную светлую ночь, она посмотрела ему в глаза.
Естественно, что в эту прекрасную светлую ночь, он её поцеловал.
Естественно, что он её ещё долго целовал, стоя на мосту.
Естественно, что домой они вернулись поздно.
И уж вполне естественно, что Якоб не мог заснуть ещё в течение часа, ворочаясь на кровати и скрипя сердцем от будущей боли и от предыдущих наслаждений. Его мучили сомнения.
Он думал о многом и мысли его постепенно беспорядочно сваливались в кучу. Однако ж, с одной из них мне хотелось бы с вами поделиться… или с несколькими. Вот они:
Стоит ли жить ради дня, который пройдёт? Стоит ли жить ради туманного будущего, которого не существует? Стоит ли жить ради чувств, которые меняются? Стоит ли жить ради людей, которые приходят и уходят?
Много вопросов. А ответа чёткого ни на один из них не дать.
Чисто по привычке даётся ответ «да» только на один вопрос: «Стоит ли жить?».
Потому что так научили.
День третий
Признаться, недавно я видел какой-то очередной американский фильм по телевизору, в котором молодой человек познакомился с девушкой на первый день, на второй день он её уже поцеловал, а на третий день они уже во всю занимались сексом. Помниться, я заявил, что всё это глупо и неправда, так как в реальной жизни обычно всё происходит иначе. Процесс растягивается… Наверно, так оно и есть.
Возможно, из-за того, что климат и условия жизни на Садрое абсолютно другие, всё произошло очень быстро, как уверял меня Якоб: в первый день они познакомились, во второй он её поцеловал, на третий они уже занимались сексом…
День четвёртый, пятый, шестой и седьмой
Увы, в этой части повествования стоит огромный пробел. Как я не допытывался у Якоба, что же произошло, он отмахивался фразами типа «да, всё то же самое» и «то же самое, что и на третий день». С другой стороны, лезть в личную жизнь другого человека просто-таки неприлично.
Естественно, он периодически задумывался о своих чувствах к Жанне и о своей судьбе. Думал о том, что же будет после очередного скачка. Грустил и радовался. Грустил из-за своего проклятия, радовался тому, что рядом с ним Жанна и ему с ней хорошо. Грустил из-за того, что ей с ним хорошо и радовался из-за того, что они вместе. Грустил, потому что понимал, что его отношение к Жанне с каждым днём, с каждым часом меняется в более серьёзную сторону, радовался, так как чувствовал, что и её отношение к нему начинает носить всё более и более серьёзный характер. В общем, он и грустил, и радовался.
Но и одновременно с этим спал он всё хуже и хуже. Засыпалось тяжело из-за раздумий о будущей потери, а, приходивший в конце концов, сон прерывался переживаниями о том, что его уже могло бросить. Так прошла неделя в Иолине, и срок пребывания Якоба уже потихоньку подходил к своему грустному концу.
День восьмой
Светлые ночи. Двенадцать часов, а солнце нагло светит и даже и не думает о том, чтобы ложиться спать. Очень одиноко в эту солнечную ночь — Жанна вынуждена была покинуть квартиру до утра из-за своей подруги, у которой возникли какие-то проблемы. Думаешь о том, как бы поскорее стемнело, чтоб можно было заснуть. Заснуть и забыться. Чтобы завтра проснуться со старыми и новыми проблемами. Чтобы завтра или отложить свои не решаемые проблемы и отдаться полностью Жанне, или снова дождаться темноты (или хотя бы сумерек, часа в три «ночи») и снова убежать от проблем. И так далее, до момента, вопрос о котором был: «стоит ли жить ради него?».., а ответ так до сих пор и не найден. В принципе, ещё долго не будет найден. Ничего быстро не происходит, когда об этом говорят в будущем времени, но время мчится с огромной скоростью, когда смотришь на него с точки впереди, когда оглядываешься на то, что было и на то, как же это всё быстро пронеслось.
Всё относительно?
Всё субъективно.
Сколько раз уже Якоб думал о том, что же сказать Жанне. Сколько раз он прокручивал в голове различные варианты объяснений. Сколько раз он уже задумывался о том, стоит ли вообще заикаться о своём проклятье. Сколько раз он уже думал о том, поверит ли она ему. Сколько раз… Сколько раз… Много.
И сегодня он тоже думал о том, как бы объясниться. Как бы сказать так, чтобы она поверила. Как бы объяснить так, чтобы не посчитала сумасшедшим. Как бы объяснить так, чтобы не ранить её… Как бы так объяснить?..
День девятый
На девятый день, как это не странно, у Жанны были именины. Думаю, все знают, как отмечаются именины на Садрое… Это празднество отнимает весь день, начиная с полудня, и всю ночь, часов до четырёх — пяти. Именинникам на голову одевают серебряные, золотые, вельхиаровые или критоновые обручи с различными рисунками, в зависимости от года рождения именинника. Жанне в этот день, впрочем как и каждый год, предстояло носить вельхиаровый обруч с рисунками цветов и огня сделанными из итильдина. Далее следуют песни и пляски, хороводы и прыжки через костёр. Этот атавизм сохранялся веками, и жители Садроя просто не хотели его забывать. Он уже давно утратил своё первоначальное предназначение — восхваление богов — и теперь просто был поводом попеть, поплясать, поводить хороводы и попрыгать через костёр. Всё празднество начиналось на улицах города, затем плавно переходило загород, а после — на квартиры именинников. Праздник проходил раз в месяц, так как просто не было сил праздновать круглый год. Праздновали именины сразу нескольких имён. В этом месяце это были: Алексанндр, Анна, Анндрю, Иннга, Жанна, Коннор, Оннико, Кирилл и многие другие. Якоба в этом месяце не было. Зато он был через месяц вместе с Акобой, Икобом, Лекобом Кикобом и другими. Впрочем, мой знакомый небезосновательно полагал, что он не встретит свои именины на Садрое. Он даже не знал точно сколько ему лет, так как давно уже сбился со счёта, из-за своих прыжков по кривой времени.
— А, вы тот самый Якоб, о котором Жанна столько рассказывала?!
— Да, я тот самый Якоб.
— И вы действительно приехали из Анталики?
Якоб неуверенно кивнул.
— Это же очень далеко… — удивилась пристававшая к нему подруга Жанны. — Скажите, а вы приехали в Иолин с какой-то определённой целью или так, проездом?..
— Можно сказать проездом… а можно сказать, чтобы встретить Жанну, — улыбнулся Якоб. — Это в зависимости от того, с какой стороны смотреть на мир и от ваших представлениях об устройстве мира.
— Да, да, да… — закивала участливо девушка. — А вы, простите за нескромность, иолит или кистонеанен?
— В каком смысле? — не понял Якоб.
— Ну, ваши политические и религиозные убеждения…
— Ах, это… Тут я больше пацифист-атеист, — улыбнулся Якоб, порадовавшись в душе тому, что смог выкрутиться из этой непростой ситуации.
Однако, подруга Жанны, по-видимому, не совсем разделяла радость Якоба и, просто сказав «понимаю-понимаю», удалилась.
— А, вы тот самый Якоб, о котором столько рассказывала Жанна?!
— Да, да. Я — тот самый Якоб.
На этот раз это был один из друзей Жанны. Якоб отвечал на все вопросы и вежливо поддерживал разговор, а люди всё подходили, спрашивали что-то и уходили.
— А, вы тот самый Якоб, о котором столько Жанна рассказывала?!
Создавалось впечатление, будто Жанна рассказала о нём всему городу.
— Якоб, я слышал, Вы из Анталики?
— Да, из Анталики, — уже нагло отвечал Якоб потому что ему надоело уходить от ответа.
— А, скажите пожалуйста, памятник Киронилу всё ещё стоит? Когда я последний раз там был его собирались снести и на его месте построить какой-то другой…, — поинтересовался очередной знакомый Жанны.
— Памятник Киронилу?.. — Немного растерялся вначале Якоб. — Честно скажу, не знаю, так как я в последнее время много путешествую и уже давно не был в Анталике… Намерения действительно были, на сколько я помню, но не знаю, чем всё это закончилось.., — нагло выкрутился Якоб.
— Так вы, получается уже очень давно путешествуете, — удивился собеседник Якоба, который, надо заметить, был старше него лет на двадцать. — Я был в Анталике лет пятнадцать назад, не меньше… Простите, за нескромность, а сколько вам лет?
— Мне?.. Если б я сказал пятнадцать, это что-нибудь значило бы? — с улыбкой на губах ответил Якоб. — А если б я сказал сорок пять? Дело в том, что я не склонен распространяться о своём возрасте.
Надо заметить, что в данной ситуации Якоб поступил в общем-то правильно. Если б он сказал, что ему около тридцати, то это вызвало бы подозрения. А если б начал завышать свой возраст, это могло быть неправильно воспринято… К тому же он точно не знал сколько ему лет…
— А, вы, должно быть, тот самый Якоб, о котором Жанна мне столько рассказывала!..
— Да, да. Это я, — уже немного устало, но всё ещё с вежливой улыбкой в очередной раз отзывался Якоб.
Через костёр прыгали все. Правда, в начале именинники, и только потом остальные. И Якоб прыгал. И хоровод водил вместе со всеми. И песни пел. Точнее, подпевал как мог, так как слов не знал. Многих удивил тот факт, что Якоб не знает ставших уже классическими Садройских песен. Пели под три литауры — инструмент чем-то похожий на гитару… На самом деле, он представляет собой длинный гриф, длинной в метр, с семью струнами из специального поющего металла, как мне объяснил Якоб. Сильно зажимать струны не надо. Одно прикосновение к ним на нужном ладу уже даёт требуемый звук. Играть можно как одной, так и двумя руками.
В какой-то момент жители Иолина, узнавшие от Жанны, что Якоб ещё и музыкант, стали упрашивать Якоба что-нибудь сыграть. Он долго отнекивался, но потом, не выдержав натиска, согласился. Сыграл на литауре и спел он песню на иностранном, никому из присутствующих непонятном, языке под названием «Мотылёк и керосиновая лампа». Песня, как позже объяснил Якоб, была о том, как нелегко найти своё место в жизни. Все одобрительно закивали, но при этом стали задавать множество неприятных для Якоба вопросов, таких как: «А где Вы научились этому странному языку, где на нём говорят?» и «А откуда Вы узнали эту песню?». Якоб старался увиливать от ответов на эти неприятные вопросы и, в какой-то момент заявив, что ему нужно отлучиться, покинул компанию на несколько минут. Когда он вернулся, все уже забыли про песню. Или, по крайней мере, так казалось.
Когда Якоб вернулся, все гости уже играли в какую-то ролевую игру: людям раздавались роли воинов, магов, бардов и священников, и они должны были, общаясь друг с другом решать загадки, которые им подбрасывал ведущий. Чем большее количество загадок участник разгадывал, тем выше он поднимался по званию. Игра называлась «Становясь ангелом». Якоб к игре присоединился, но ангелом в этот раз так и не стал.
Разошлись все очень поздно, когда солнце уже пошло на очередную свою прогулку. А кто-то так и не ушёл, решив, с позволения хозяйки, ночевать у Жанны.
В этот день Якоб решил, что завтра, несмотря ни на что, он обязательно должен объясниться с Жанной. Он так устал уходить от прямых ответов на вопросы… Завтра он должен ей обо всём рассказать… Завтра.
День десятый
— Я не знаю, как тебе это объяснить, чтобы ты меня правильно поняла. Я долго над этим думал, думал о том, как бы тебе это сказать, чтобы ты мне поверила, как бы так сказать, чтобы ты не считала меня сумасшедшим, как бы так, чтобы не ранить тебя… В общем, так я ни к чему конкретному и не пришёл…
— Можешь дальше не говорить, — перебила Якоба Жанна, с грустью в голосе. — У тебя уже кто-то есть, не так ли?
— Нет, что ты! — мягким голосом стал успокаивать Якоб, но затем потупил взгляд в пол. — Если бы всё было настолько просто!.. Дело в том, что…
Якоб посмотрел на Жанну, как бы взвешивая, сможет ли она это воспринять, затем опять задумчиво посмотрел на пол, опять на неё, и, наконец, сказал:
— Я проклят.
Затем выдержал небольшую паузу и добавил:
— И я не из Анталики, а вообще с другой планеты и, скорее всего, из другого времени.
Жанна, напряжённо слушавшая до того, затаив дыхание, после этого перевела его и, улыбнувшись, с укором посмотрела на Якоба.
— Больше, пожалуйста, так не шути. Это не смешно.
— Но это правда, это не шутка, — не унимался Якоб. — Я могу доказать тебе.
— Да? Давай, — с игривой улыбкой подстёгивала Жанна, всё ещё считающая, что это всего на всего шутка.
— Например, я всегда ношу с собой холодное оружие и стараюсь не раздеваться…
— Да? И где же оно? И, кстати, как же ты оказался у меня в постели абсолютно голым? — Заигрывающе спросила она.
— Ну, иногда я делаю себе поблажки и полагаюсь на удачу… А нож вижу только я и тот, кому я хочу позволить его увидеть. Он из Атилона четвёртого пришествия.
— Ух ты! Не может быть, — подыгрывала Жанна.
— Сейчас я тебе его покажу, — спокойно отреагировал на неверие Жанны Якоб, наклонился к голени своей правой ноги и зацепившись за воздух над своей кожей потянул. Кожа чуть подалась по направлению тяги, а затем дёрнулась назад. Якоб держал в руке что-то невидимое. Или делал вид, что что-то держит. По крайней мере так думала Жанна.
— Ну, и?
— Вот, — Якоб разжал кулак и протянул Жанне руку, показывая свою ладонь.
В руке ничего не было. Секунду назад. А потом появилось из ниоткуда. Появился чёрный гладкий длинный предмет в форме параллелепипеда, длинной сантиметров в семь, шириной в пару и высотой в половину, со срезанными углами. На предмете не было кнопок или чего бы то ни было, что могло бы привести его в действие. На предмете не было и щелей из которых могло бы что бы то ни было вылезти. Но вот спустя ещё одну секунду из него, из той стороны, где площадь его была меньше остальных, вылезло чёрное, практически не отражающее свет, лезвие. Жанна была шокирована.
— Этот нож называется «Жало Сабуарана», он может прорезать практически любой металл (ну, может быть, за исключением вельхиара), любые минералы, а про ткани и говорить не стоит.
Жанна, с нескрываемым удивлением на лице, протянула руку к ножу и осторожно потрогала его. Ручка была очень приятной на ощупь — такой, что её хотелось держать и сжимать всё время. Жанна перевела удивлённый и немного испуганный взгляд на Якоба. Она никогда ничего подобного не видела.
— Я никогда ничего подобного не видела.
— И не увидишь, так как у вас на Садрое ничего подобного никогда и не изобретут.
Жанна прикрыла глаза, потёрла лоб рукой и медленно села в кресло.
— Я проклят, — начал заново Якоб и прилепил нож обратно к своей правой ноге.
И постепенно он рассказал Жанне о своём проклятии о том, что его может выбросить в любой момент и о том, что выбросить его может «куда угодно» и в «когда угодно». Он рассказывал много и долго. Он рассказывал о своих наблюдениях и о других мирах. Рассказывал о том, как учился выживать и с кем общался. Рассказывал о том, какие миры существуют. Рассказывал о том, сколько он уже так путешествует. В общем, рассказывал он практически обо всём… Рассказывал до тех пор, пока переживающая всё это Жанна, не подняла лицо, со сдердиваемыми слезами на глазах, и, перебив его, спросила:
— Тебе нужно было где-то остановится и ты выбрал меня? Ты использовал меня?
Якоб не ожидал такого вопроса. Он не мог ответить «Нет», потому что это было бы не совсем правдой. Он не мог ответить «Да», так как не хотел причинять ей боль. Он растерялся. Он промолчал.
День одиннадцатый
Стоит ли говорить о том, что Якоб не смог позволить себе остаться у Жанны, как бы он и она этого не хотели? Да. Возможно стоит. Вещей у него с собой практически никаких не было, а те, что были — были уложены в набедренную бездонную сумку, купленную ещё когда-то в Амироне.
Весь день Якоб просто гулял по городу. Без цели и каких бы то ни было конкретных нужд. Теперь, когда он шёл по Лунной алее парка Двух солнц он вспоминал, как они с Жанной стояли больше часа под дождём, защищенные зонтиком, как он её защищал, обнимал и оберегал от капель, так и норовящих обрызгать и намочить. Теперь, когда он проходил по мосту через Янтарную реку, он вспоминал, как прижимал её к себе, любуясь открывающимся пейзажем и нашептывая ей какие-то милые слова… Вот на том месте. Вон там. Теперь он вспоминал те слова, которые говорил ей, стоя у памятника Киронилу. Практически везде его посещали, догоняли и обгоняли Якоб с Жанной. Вдвоём.
А в голову, в то же время, лезли мысли о том, что бросить должно уже вот-вот. С минуты на минуту. С одной стороны этого и хотелось, чтобы исчезнуть отсюда навсегда, убежать. С другой стороны, Якоб боялся этого, так как больше, в таком случае, никогда не встретит Жанну. Не встретит её, единственную и неповторимую.
Почему-то параллельно с этими мыслями в голове стали сплетаться другие — о смысле жизни. Как мне потом объяснил Якоб, с ним в то время частенько бывало такое — философские размышления сами собой наступали. Наверно, это происходило из-за того, что он был предоставлен только самому себе и никого не было рядом.
Как раз в этот момент Якоб повстречал деда-торговца алинорами (это такой сладкий ярко-красный фрукт, размером с шарик для пула, с привкусом клубники, мандарина и курицы)…
— Сынок, не хочешь купить алиноров?
Якоб поднял на него упавший до того на асфальт взгляд, немного обдумал услышанное и только потом ответил:
— А в чём смысл жизни?
Кажется, дед не был готов к такому ответу. Наверно, он ожидал что-нибудь типа «это можно» или, «нет, спасибо». В крайнем случае: «отстань старый, не до тебя сейчас». Но вопрос незнакомого человека, причём абсолютно не связанный с деятельностью деда, поставил того в тупик. Но решение нашлось как-то само собой: дед решил, что для того, чтоб у него что-нибудь купили, надо поддержать разговор.
— Не знаю, сынок. Не знаю.
— Как же так получается, всю жизнь ты прожил, не зная зачем живёшь?
— Ну, — подёрнул плечами дед. — Так получилось. А ты, случайно не читал роман Киронила «Глиняные человечки»? Нет? Зря, зря, — дед поучительно склонился поближе к Якобу и стал ему рассказывать:
— Идея романа в том, что мастер для своего увеселения создал глиняных человечков… Вначале они вели себя спокойно и просто наслаждались тем, что есть, во всём угождая мастеру. Но в один прекрасный день появился человечек, который обратился к мастеру с вопросом «В чём смысл того, что мы есть?». Мастер пожал плечами и просто ответил: «Если тебе так нужен смысл всего этого — найди его сам». И с тех пор глиняные человечки перестали спокойно жить и только и знали, что искать смысл в их существовании. Уж не помню, чем заканчивается роман… помню только то, что мастер собрал всех человечков вместе, смял в глину и решил сделать что-нибудь более прекрасное и неодушевлённое.
Якоб улыбнулся. И лишь сказав «спасибо» собрался уже уходить, но дед его остановил:
— Сынок, так алиноров купить не хочешь?
— Ах, да… Давайте штучек десять.
Дед радостно отвесил десять. Якоб расплатился.
К вечеру Якоб добрался до парка «Солнечных дней» и пошёл дождь. Зонтика, конечно же, не было. Но и желания прятаться от дождя не было тоже. Помнится в этом парке они с Жанной… Кажется, с этим парком были связаны самые яркие воспоминания. И именно в этом парке в этот момент Якоб увидел Жанну. Только на этот раз, кажется, она была настоящей, а не из его воспоминаний. Она шла под зонтиком в его сторону со строгим взглядом. Подошла поближе и подняла зонтик, приглашая его укрыться от дождя. Тот укрылся.
— Так значит, тебя может «выбросить» в любой момент?..
Якоб только молчаливо кивнул.
— Скажи мне, хоть одно слово, хоть одна фраза из всех тех, которые ты мне говорил были правдой? Якоб возмущенно поднял взгляд с застывшей в глазах фразой «конечно, что за глупости ты говоришь!».
Жанна кивнула.
— Тогда ты можешь переждать до своего следующего броска у меня.
Он нежно посмотрел на неё и обнял.
День двенадцатый
Вот таким и получился у меня сей абсолютно правдивый рассказ. Не думал, что он получится на столько обычным, простым и обыденным. Не думал, что он закончится так быстро. Впрочем, я могу снять с себя ответственность и переложить всю её на моего знакомого, Якоба, рассказавшего мне всё именно так, как здесь записано, за исключением одной — двух фраз.
Вы спросите, что же было на двенадцатый день?
На двенадцатый день ничего экстраординарного не произошло, как утверждает Якоб. Его не бросило. А вот на тринадцатый…
День тринадцатый — конец
На тринадцатый день Якоб стал писать. Он стал записывать все свои приключения и всё произошедшее с ним за время своего проклятия. Писал он долго. Писал на тринадцатый день, на четырнадцатый, пятнадцатый… Только спустя два года в издательстве «Письма Киронила» вышла книга Якоба на Садройском языке «Руководство для перемещающихся прыжками по вселенной», которую вскоре стали просто называть «Прыжками по вселенной».
Надо заметить, что Якоба так и не бросило. Ни на двадцатый, ни на двадцать первый, ни даже на тридцатый и сороковой день… Ещё полгода он ждал, когда же его бросит, безумно прижимая Жанну к сердцу. Его не бросило и через год, когда он постепенно стал привыкать к такому состоянию, но всё ещё страстно обнимал Жанну. До сих пор он не знает почему, но его так и не бросило. Они уже поженились и у них уже появились дети. Но Якоб всё ещё периодически вздрагивает при мысли о том, что, возможно, период его пребывания здесь просто так сильно затянулся. Якоб иногда пытается найти объяснение тому, что его не выбрасывает… Может быть, период пребывания на Садрое стал значительно большим, нежели все предыдущие по счастливой случайности? Может быть, проклятие выветрилось, иссякло? Может быть, сам Якоб смог справиться с проклятием? Может быть это из-за книги, которую он написал? Может быть, это всё и не было никаким проклятием, а было благословением?..
Жанна придерживается одной, более романтичной версии, согласно которой, любовь побеждает всё.